Говорят, препятствие пробивает не пуля, а спрессованный ею воздух. Представляю киносъемку. Пуля еще не долетела до стакана, а в нем уже образовалась дыра: сначала на передней стенке, потом на задней. А если «спрессовать» не воздух, а время? Какие оно покажет «чудеса»? Да и как спрессовать эту сомнительную субстанцию
Текст: Лев Шерстенников; Фото: Сергей Киврин
Олимпийские игры в Ванкувере 2010 г. Болельщик
В кино этот прием - «спрессовать» а время, называют замедленной съемкой. Ты тончайшим скальпелем препарируешь время. До чего ж оно емко, плотно, осязаемо! Но только в самый главный его момент — момент свершения, момент истины. Только дай-то бог, именно его и ухватить — этот момент…
Эти мысли проскочили в голове, когда я рассматривал «самые-самые» кадры в альбоме «Спорт», подаренном мне автором, — самым великим фотографом нашего времени (по росту) Сережей Кивриным.
Сережей я звал этого Малыша (почти два метра росту! — 197 см для точности), поскольку долго воспринимал его лишь как сына известного мне давно фотокорреспондента журнала «Советский Союз» Владислава Киврина.
Владислав снимал все, что и положено репортеру. Спорт тоже входил в круг его интересов. Сын Сережа видел красивое зеленое поле, черные дорожки вокруг него, а по дорожкам дяди бегут. «Зачем они бегут, папа?» — «Кто прибежит первым, получит приз». — «А зачем же тогда остальные бегут?..» Вопрос остался без ответа. Но мальчик и сам понял: если уж бежать, то непременно надо быть первым. Или по крайней мере чем-то отличаться от остальных. Это у всех у нас идет от древних, животных еще ген.
Владислав Киврин родился в волжском городке Юрьевец. В верховьях Волги есть немало небольших, но уютных городков: Кинешма, Углич, Мышкин, Плес — разве перечислишь все! Они и сейчас несут в себе дух купечества со старинными лабазами, полукаменными-полудеревянными коренастыми особняками с резными наличниками и ставнями. Прадед Сережи, Антон, был человеком «основательным». Владел пристанью и еще то ли пароходами, то ли баржами. Словом, «дело Артамонова»… Полагаю, пароходчика с приходом новой власти освободили от «дела» незамедлительно.
Сын его, дедушка Сережи, Донат Антонович Киврин превратился в какого-то служащего — землемера ли, счетовода — я уточнять не стал. Ну, это для пропитания. А для души… «Дед любил заниматься фотографией. Что-то такое, припоминаю, рассказывали… Был у него увеличитель, его он сам смастерил. Примечательным в приборе было то, что вместо привычной нам лампочки (на худой конец керосиновой лампы) дед использовал то ли солнечный, то ли лунный свет, который он подводил к увеличителю с помощью световодов…» Вот и говорите теперь, что стекловолоконная оптика — явление наших дней!
Что и как снимал дед, теперь можно только гадать, материальных свидетельств не сохранилось. Но будто бы дед публиковался в местной газете…
Потом война. В 1946 году Владислава Киврина демобилизовали. Встал вопрос: а теперь-то куда? Из всех мирских занятий одна лишь фотография под рукой. Дело привычное. Первый шаг после демобилизации — штурм ВГИКа, Всесоюзного института кинематографии, операторского факультета. Штурмовали вместе с другим фронтовиком, на год помладше Владислава, Юрой Транквилицким. Тот успешно прошел полосу препятствий, а Киврина сразили. Но оказалось, по соседству с ВГИКом, на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке (в дальнейшем — ВДНХ) существует фотослужба. Нужды выставки были велики, ей требовались и фотографы, и лаборанты. Фотографы там собирались как на подбор, большинство — военные фотокорреспонденты.
Там проходили шлифовку и Михаил Трахман, и Лев Устинов (этих-то я хорошо знал), и многие-многие другие, влившиеся потом в созданное на основе Совинформбюро агентство печати «Новости» (АПН). Фотографы этого агентства стали самой мощной «группировкой» фотокорреспондентов страны. А фотослужба ВДНХ долгое время была единственной, которая производила сверхувеличения — печатала снимки в десятки квадратных метров. Быть лаборантом в такой могучей мастерской — это не только практика, но и честь. Лучших печатников — виртуозов — мы знали по именам.
И если возникала крупная «халтура», бежали только к ним. Владислав Киврин вполне бы мог этим и удовлетвориться, но… Фотосъемка у него стала превращаться в страсть. Услышал, что журнал «Советский Союз» ищет приличных лаборантов, даже конкурс на них объявил. В журнале путь к съемке поближе, чем на выставке достижений. Лаборантом Вадим (как обычно звали Владислава) проработал недолго, его перевели в фотокорреспонденты. Началась интересная кочевая жизнь.
Журнал в стране не очень известен, он же работает на заграницу. Но его корреспондентов всюду принимают. Еще бы: на корочках крупно написано «Издательство ЦК КПСС «Правда», а уж дальше подробности — журнал «Советский Союз». Это производит впечатление и в Москве, и на местах. Кому попало, поди, такие корочки не дадут. А вдруг это ревизоры, по высочайшему повелению присланные? Принимают как положено, все двери открывают — показать чем богаты. Отец к тому же, по словам сына, хорошо и быстро сходился с людьми, был хорошим психологом, да и парнем не робкого десятка. Не лишние для репортера качества…
Отец на сына не слишком давил — ни в смысле излияния особых ласк, ни в плане наставничества: мужика же растит, не девчонку. Пусть сам привыкает и решения принимать, и ответ нести за них. Сергей так и понимал: никто, кроме как сам… А еще оценивал себя по какой-то особой шкале: недостатки преувеличивал, достоинства преуменьшал.
Отец часто в командировках, парень живет у бабушки с дедушкой. Воля! Приучив контролировать себя сам, Сергей сознавал, что хорошо и даже приятно, а что дурно и, может быть, мерзко… К шкодам и проказам не тянуло, а вот лупить мяч футбольный или волейбольный — да! Шрамы на подбородке от падения на асфальт — это почетно. Это не то, что обидный фингал под глазом, полученный в драке. Дворовая игра, конечно же, не совсем спорт. Но что-то от него есть: азарт и непреходящее желание быть первым, лучшим. Трудов не жалко, усилий не жалко, времени не жалко, если есть цель добиться совершенства.
Китай. Церемония открытия Олимпийских игр 2008 г.
Летние Олимпийские игры 2012 г. Кросс
Летние Олимпийские игры 2012 г. Триатлон
«Поступая на журфак, не добрал одного балла, но меня взяли на вечернее отделение — оказался ценным игроком для сборной МГУ…» Неплохо. Но вечернее отделение не дает отсрочки от призыва в армию. Значит, нужна работа, которая такую отсрочку дает. Место нашлось в одном из серьезных институтов. Однако совмещать учебу, работу и спорт (из-за чего тебя принимали — отрабатывай!) — это почти подвиг.
И Сергей, который привык вкалывать до пота, до изнеможения, понял, что к такому подвигу он еще не готов. Пришел в деканат и заявил: либо переводите на дневное (а там военная кафедра и «воевать» вообще не придется), либо приходите смотреть, как я буду играть за «Динамо»! Ну, что ж, если ты идешь ва-банк — переходи на дневное. Краснеть преподавателям не пришлось: Киврин с отличием защитил диплом. Да, спорт совсем не бесполезное занятие.
Чтоб поступить на журналистику, надо представить какие-никакие опубликованные труды. Можно слова-заметки, можно фотографии. В пакет документов Сережа вложил крохотный, со спичечный коробок снимок, опубликованный в «Пионерской правде». Надо заметить, что детская газета в то время выходила самыми крупными тиражами — десятки миллионов экземпляров. Формат небольшой, материалов, надо полагать, хватало. Опубликоваться в ней — уже знак.
А еще был «Московский комсомолец» с тиражом в то время достаточно скромным, но газета доброжелательно относилась к новичкам в журналистике. Платили скромно, но печатали обильно. Что и надо для представления печатных работ. А еще… Папа часто брал сына с собой на съемку. Я снимаю, как я вижу, ты снимай, как ты видишь. Как-то снимают очередную спортсменку. Папа хорошо снял, а сынок-то, пожалуй и не хуже. В редакции отец показал работу наследника, а свою припрятал. Прекрасно! Даем на обложку! При журнале «Советский Союз» организовался журнал «Спорт в СССР».
Вот на эту обложку и угодил Сережа. Когда снимок утвердили, папа и раскрыл истину. Пенять за это мастеру не стали, а напротив даже сказали: так пусть он нам еще что-нибудь поснимает. Это сын-то! Дело и пошло. За несколько прошедших лет Сергея как спортивного фотографа признали и коллеги, и спортсмены, и знатоки спорта, и организаторы его. Для фотографа, как и для журналиста пишущего, очень важно не только «войти в тему», но и «войти в среду», стать своим. Думаю, вхождению способствовали не только яркие снимки и молва «Сережка — отличный парень», но и его спортивный нрав. «Не важно, во что и где я играю, —– выкладываюсь на все 100%, готов порвать соперника!».
Олимпийский огонь
Волейбол 2007
Сочи 2014. Александр Овечкин
Кончались 1970-е годы, страна готовилась к Московской Олимпиаде. Но на нее меня не аккредитовали. Там строгая норма: от издания лишь один фоторепортер. От «Советского Союза» — Юрий Королев, от «Спорта в СССР» — Женя Миранский. Но поскольку я стал уже хорошо известен, мне предложил поработать Оргкомитет Олимпиады. Это означало, что я попадаю в группу самых привилегированных фотографов: свободный проход всюду, удобные, выигрышные точки… Всю отснятую пленку я должен был сдавать в оргкомитет. Но это значило потерять и те кадры, что я ценил выше любых денег и гонораров. Я их сохранил, что, в общем-то, никак и не повлияло на общее качество съемки, и комитет получил все необходимое. Это была моя первая Олимпиада. Сочинская была моей 14-й…
Когда прошедшей зимой Киврин отправлялся в Сочи, я подумал: «Не завидую. Такая ноша не для меня…». И правда. «Сон в течение всей Олимпиады, — говорит Киврин, — никогда не бывает дольше 3–4 часов в сутки. И то, если не приходится по нескольку часов тратить на дорогу от жилья до спортивных площадок»..Такой режим на протяжении двух недель, а с паралимпиадой и дольше. «Нагрузка на фоторепортера больше, чем на участника, — продолжает Сергей. — Тот прошел дистанцию — и день-другой отдых. А ты каждый день «на дистанции», а на плече кофр килограмм в тридцать… За Олимпиаду я теряю 10–12 килограммов веса». И это при том, что Сергей из жилистых, из сухощавых.
Четырнадцать олимпиад — количество для спортсмена неподъемное, но и для фотографа это нечто близкое к пределу сил и напряжения — как физического, так и психологического. Не только спортивному фотографу, но почти каждому мир представляется полосой препятствий, которые надо преодолевать, чтобы получить стоящий снимок.
Мешает все: вездесущие стражники, запреты — административные и самоимпровизированные, дрянное освещение в помещениях, выделенные у черта на куличиках точки съемки, всякий ненужный мусор, лезущий в кадр, даже толпящиеся вокруг коллеги, вольно или невольно толкающие тебя под локоть, когда кадр уже вот-вот… Это на съемке. А до того? Где жить, как добираться, как «протыриться», когда добрался? И еще тысячи досадных заусениц, которые задираются и выводят тебя из себя. Когда смотришь на блестящий снимок — думаешь: все репортеру было предоставлено на тарелочке — чего ж тут не снять! Ладно, так и будем продолжать думать…
— Приподними-ка, Сергей, немного завесу над тем, что по другую сторону камеры.
— Следующей после Московской у меня была Олимпиада в Сараево. Аккредитовали меня от моего журнала «Спорт в СССР», но я ехал туристом, заплатив приличную сумму. Потери в Сараево — украденная у меня камера… На Олимпиаде в Греции была такая жара, что у одного из моих коллег-фоторепортеров не выдержало сердце — он умер! Бывало, если селили далеко от места соревнований и на езду в один конец уходила пара часов, приходилось ночевать и под столом у товарищей, которым больше повезло с размещением. А на Олимпиаде в Лиллехаммере я жил… в туалете. У меня не было места в гостинице, но зато на этаже было два туалета. Один из них я и прихватил тайно, раздобыв от него ключ. Приходил затемно, уходил затемно, все удобства под рукой. И во всю длину на полу помещался…
— А что-нибудь более светлое, чем лампа над унитазом, было? У тебя же целый чемодан медалей, грамот и премий, и, как мне кажется, отнюдь не копеечных?
— После Олимпиады в Москве мы договорились с Женей Миранским, что посылаем вдвоем снимки на конкурс «Adidas-AIPS-Canon», — это самый престижный конкурс среди спортивных фотографов. А если что выигрываем, то приз пополам, независимо от того, чей был снимок. Стали засовывать коллекцию в конверт, возник спор. Мне не нравился один мой снимок, а Женька настаивал на нем. Мы даже чуть надорвали его, перетягивая его друг у друга. Все-таки Женька сунул. И надо же: именно этот снимок и получил приз — 8000 франков! А самый большой приз, который мне удалось урвать, был в 50 тысяч долларов за снимок «Волейбол»!
Олимпийская чемпионка по синхронному плаванию Ольга Брусникина
Прыжок
Летние Олимпийские игры 2012 г. Максим Михайлов
Но давайте, наконец, обратимся к снимкам Сергея Киврина. Что же в них дает возможность почувствовать руку Мастера? Фотография, как и произведение любого другого жанра, воспринимается каждым по-своему. Один в ней видит то, чего не видят десять остальных. Это относится и к самому автору. Он смотрит на свое творение предвзято: этот снимок недооценивает, тот переоценивает, наделяя его смыслами, отыскать которые стороннему взгляду просто невозможно. Субъективен, конечно, и я. Так вот, субъективно говоря, в лучших снимках Киврина я выделяю (сама выделяется!) энергию, которой пышет снимок.
Взгляните на пловчих, на глаза, мечущие энергию! А ведь это «всего лишь» ритмическое (фигурное, синхронное) плавание — сама грация и очарование. Ну ладно, бокс: мордобой, челюсть на боку — это нормально! Или борьба. Или схватка со штангой… А вот пловец во время старта с тумбы. Сплетение мышц и сухожилий. По этой фотографии можно научный доклад делать: как работают бицепсы, трицепсы, кости и все внутренности спортсмена в тысячную долю секунды во время рывка. Сколько видели стартов, а такой — в первый раз!
— Самое главное — снимать надо не то, что видишь, а то, что чувствуешь. Ты ищешь, ты знаешь, что хочешь. И тогда рано ли, поздно — повезет. Но нажимать на кнопку нужно на мгновение раньше, чем событие произойдет. Иначе все упустишь. Надо предчувствовать…
Предчувствие — это предвидение кадра или тупая надежда, что выскочит же тот момент, который должен существовать в природе, и «вскочит» в твой кадр? В теннисе часто падают. Но Киврину важно было снять, чтоб падал спортсмен не абы куда, а летел бы на камеру, хорошо б, чтоб и мяч был в кадре. Вот бы посмотреть на физиономию «летуна» в сей миг! Сколько он бредил этим кадром — год или два — уточнять не стал. Когда перелистываешь снимки, увидев этот, хмыкнешь — забавно. Но даже и мысль не возникает, что ради этого «забавно» репортер сидел как кот у мышиной норы чертову прорву времени. Ну, вскинул фотограф камеру, «бабахнул», попал! «Не, я не везучий. Мне все надо высиживать, выжидать. Вот Андрей (Голованов, напарник) — тому везет. Появится на десять минут — и тут же у него «ситуация».
Думаю, здесь не обходится без легкого кокетства. Или небольшого самоедства. Киврин не так уж и невезуч. Но он «анализирует». А уж когда анализируешь, обоснуешь любую свою точку зрения. Сергей Киврин как образованный человек не может обходиться без догматов. На мой взгляд, их у него тьма. И я вовсе не говорю, что все они пустые. Но многие для меня сомнительны. Один из них у Киврина: я не люблю спорт, я ни за кого не болею, не смотрю никаких соревнований по «ящику», и вообще — я тут случайно, прохожий… Ребята, но это же чушь! Вы поверите хирургу, который станет утверждать, что резать живую плоть — это ему как ножом по собственному горлу?.. Допускаю, что садистского удовольствия он не испытывает, вонзая скальпель в тело. Но он делает это с убеждением, что иначе нельзя, что это его и долг, и право, и… интерес. И своего рода удовольствие, адреналин, тестостерон — кто еще какие знает умные слова…
Да, кипящие страсти болельщика спортивному фоторепортеру ни к чему: мешают, отвлекают, сбивают, наконец, вредят объективности. Ну, так и телекомментаторам тоже. Однако последние и визжат, и хохочут, и плачут… А фоторепортер остается бесстрастным? Конечно же, нет. Иначе снимки его будут лишены того тепла, которое рождает только «субъективное» отношение и к событию, и к спортсмену.
И в фотографии хочется глубину. А чтоб ее достичь, нужно стараться и стараться. Впрочем, как он и привык. На все сто…
Чемпионат мира по легкой атлетике. Москва. Елена Исинбаева
Куба, Гавана
— А вообще: трудно снимать спорт?
— Ерунда, проще, чем все остальное…
А без пижонства уж никак!?.
— А какой вид спорта самый трудный для съемки?
— Я уже говорил: волейбол.
—???
— В волейболе трудно что-нибудь предвидеть: куда мяч пойдет, какая ситуация возникнет в следующую секунду… Поэтому надо снимать не игру, а игрока. Выбрал наиболее тебе интересного, следишь за ним. Тогда есть возможность что-то поймать.
— А какой вид интереснее всего для съемки?
— Шахматы!
Ну, батенька, шахматы-то и спортом можно назвать весьма условно. Тогда, пожалуй, мое лежание на диване — тоже спорт.
— В шахматах очень много чего происходит, это борьба не внешняя, а внутренняя. Беда, что за перипетиями ее не дают следить, на съемку дают пять минут в начале, а игроки еще только разогреваются…
А может, Киврин прав? При всей динамичности происходящего съемка спорта довольно монотонное занятие.
— Снимать победителей неинтересно: прибежал, ручками помахал, улыбнулся… Интересно тех, кто далеко позади. Вот там борьба, вот там настоящая воля, когда измочаленный спортсмен выгрызает не первое, а двадцать первое место.
Когда атлет ловко управился со штангой — честь ему и медаль. А когда штанга вырвалась, стала жить собственными интересами, когда не хватает совсем чуть-чуть, какого-то грамма усилий — и все летит в пропасть, псу под хвост… Да, собственно, как и в любой другой фотографии: чем хуже происходящее, тем лучше для картинки. Изображение плачущего человека запомнишь лучше, чем десять улыбающихся… Таков закон драматизма.
Венеция, 2009
Комментарии