Юрий ЕНЦОВ, литератор, член Международной ассоциации писательских союзов
E-mail: yurii_encov@mail.ru.
«В одном приятном уголке Французской Ривьеры, на полпути от Марселя к итальянской границе, красуется большой розовый отель. Пальмы услужливо притеняют его пышущий жаром фасад, перед которым лежит полоска ослепительно яркого пляжа. За последние годы многие светские и иные знаменитости облюбовали это место в качестве летнего курорта; но лет десять назад жизнь здесь почти замирала с апреля, когда постоянная английская клиентура откочевывала на север».
В данном случае лет десять назад значат почти что лет сто. Потому что это начало романа знаменитого американского писателя Фрэнсиса Скотта Фицджеральда. Речь в нем идет о первой четверти минувшего века. Мы сейчас благополучно пережили период «новых русских», они остались только в анекдотах, теперь у нас время «олигархов», также полюбивших Французскую Ривьеру. Их по-другому еще называют магнатами.
Наверное, должно наступить время последнего российского магната для того, чтобы люди вспомнили книги Фицджеральда. Ведь роман «Последний магнат» написал именно он. Его творческое наследие совсем невелико, можно по пальцам пересчитать, кроме вышеназванного: «По эту сторону рая», «Великий Гэтсби». Но мы с вами вспомним или познакомимся с перипетиями романа «Ночь нежна».
Хотя, возможно, те, кому надо, с романами этого американского писателя ХХ века, современника Фолкнера и Хемингуэя, знакомы, читали и читают и сейчас. Те, кто ближе по социальной лестнице к магнатам: их дочери, жены и любовницы, сыновья, племянники и заместители.
В советской литературной критике было принято утверждать, что Фицджеральд — жизнеописатель богатых. Но это не помешало изданию его романов в Советском Союзе — стране победившего на какой-то отрезок времени (вечного же ничего не бывает) пролетариата. То есть его книг, конечно, не хватало на всех, в то время они были очень дефицитными, как и многое другое: джинсы, капроновые чулки, кофты-водолазки, но писатель хотя бы не был запрещен.
Видимо, оттого, что эти самые богатые у Фицджеральда очень часто слабые, нелепые, смешные. И еще они, как правило, плохо кончают. А может быть, Фицджеральда ценил кто-то из «слуг народа», ведь Сталин, например, очень любил песенки Вертинского. И по сути дела все кандидаты и члены Политбюро жили жизнью... тех же самых магнатов. Фицджеральд почти никогда не описывал бизнес, то, как делают деньги — в основном то, как их тратят. Личная жизнь и досуг — занятия менее политизированные, а значит, объединяющие людей.
Людям свойственно стремиться к такого рода образу жизни. Большинство согласно заплатить за это любую цену. Раньше говорили: «продать душу». Не вдаваясь в подробности посмертного существования души — психеи, заметим лишь, что и в этой жизни цена успеха бывает слишком большой — это и душевный покой, и здоровье близких.
Взамен мы вроде бы получаем общение с умными людьми, любовь красивых, успешных, состоявшихся личностей, психологический комфорт от осознания достигнутой цели, удовлетворение победителя, славу, почет, уважение окружающих, зависть тех, у кого не получилось. Но главное все-таки желание, неосознанное стремление к чему-то...
Когда я около двадцати лет назад сдавал экзамен по зарубежной литературе ХХ века, мне попался в билете Фолкнер, я все о нем хорошо рассказал, но оговорился, назвал его Фрэнсис Скотт, а не Уильям. Тут же поправился, но преподавательница заметила:
— С психологической точки зрения оговорки очень многозначительны.
— Ну да, я люблю Фицджеральда, — признался я, студент-переросток в армейской рубашке, увидев в больших очках экзаменаторши отражение своего черного силуэта на фоне большого окна, в котором были хорошо видны кремлевская стена и Большой Кремлевский дворец.
— Фолкнер иронизировал по поводу пристрастия Фицджеральда к богатым, — пояснила она, — его смешила фраза: «Богатые — не такие, как мы». «Конечно, — съязвил по этому поводу Фолкнер, — у них денег больше»...
ДНИ И ГОДЫ ВЕКА ДЖАЗА
Дик, то есть Ричард Дайвер, — главный герой романа «Ночь нежна», не только не магнат, он даже не богач, а врач-психиатр, и он, в отличие от нас с вами, к богатству и связанным с ним вышеперечисленным явлениям не стремится. Он очень красивый, обаятельный мужчина и, как многие, не обделенные природой люди, самодостаточен. Мы видим его в первый раз глазами начинающей голливудской актрисы, «старлетки», как это принято говорить, Розмэри Спирс.
«Солнце и ветер придали его коже красноватый оттенок, и того же оттенка была его короткая шевелюра и легкая поросль волос на открытых руках. Глаза сияли яркой, стальной синевой. Нос был слегка заострен, а голова всегда была повернута так, что не оставалось никаких сомнений насчет того, кому адресован его взгляд или его слова — лестный знак внимания к собеседнику, ибо так ли уж часто на нас смотрят?»
Дику хочется быть безупречным: джентльменом, отцом и товарищем. Если говорить о неких психологических комплексах или скорее установках, то у Дика вот такая, и у него это неплохо получается. Разумеется, безупречность мешает ему завести роман с юной особой, ведь у него семья, двое малышей.
Мы узнаем эту семью не спеша, не сразу. Сначала можно подумать, что главная героиня — Розмэри. Но она — только веха на пути Дика, и он — веха на ее пути, вехи эти очень ненадежные, поскольку их обоих несет по реке жизни.
На первый взгляд семья Дайверов кажется безмятежно счастливой. Гораздо больше и заслуженно счастливой, чем нелепые обитатели пляжа — семьи Маккиско, Норт, Абрамс, Демфри, Кампион, некий Томми Барбан, о которых совсем не скажешь, что они получают удовольствие от общения с интеллектуалами, знают цену любви, красоты, успеха, чувствуют психологический комфорт. Разве что урывками в бесконечной суете.
Прогресс, похоже, неумолим — те, кого меньше ста лет назад Фицджеральд описывал как «сливки общества», сейчас смотрятся уже как наши знакомые. То есть мы видим обычных людей, мы сами вели бы себя примерно так же на пляже. Пусть не на Французской Ривьере, а на Краснодарской, в Крыму или в Серебряном Бору.
Приближаются к идеалу разве что Дайверы, но автор нам подсказывает, что простота в обращении, доброжелательность и детская безмятежность, предпочтение, отдаваемое простейшим человеческим добродетелям, составляют часть кабальной сделки с богами и добыты в борьбе... Дайверы в ту пору стояли на самой вершине эволюции целого класса, оттого рядом с ними большинство людей казались неуклюжими, топорными существами.
Розмэри приглашена на их виллу «Диана», где она перед ужином признается Дику в любви. А он предпочитает понять ее фразу как обычную любезность и отвечает: «С новыми друзьями часто чувствуешь себя лучше, чем со старыми».
Вилла была полна гостей, но все они не знали даже, как развлечь себя, не то что окружающих. Наконец, когда хозяева вдруг куда-то ненадолго исчезли, одна из дам, вернувшись из уборной, возбужденно сообщает:
— Там наверху я застала такую сцену...
— Я бы не советовал вам делать замечания о том, что происходит в этом доме, — не дал ей закончить Том Барбан.
Вслед за размолвкой за ужином последовало выяснение отношений в машине и... вызов на дуэль мужа госпожи Маккиско.
Дуэль к тому времени уже была архаизмом. Но состоялся обмен выстрелами, оба соперника остались живы. Фицджеральд вообще никогда не нагнетает обстановку, в его произведениях не бывает, «как в кино». Этому писателю не нужно «накручивать» — события в его произведениях подчас более сглажены, чем в жизни.
Мужчина и женщина, из-за которых дуэль состоялась, сначала ничего не узнали. Они по-прежнему нежно любили друг друга. Николь Дайвер пригласила Розмэри походить с ней по магазинам.
«И ей казалось, что в этой женщине привлекательно все — даже свойственная ей жестковатость, даже ее привычки и склонности и еще что-то неуловимое, что для Розмэри, смотревшей на все это глазами своей матери, представительницы среднего класса, связывалось с отношением Николь к деньгам. Розмэри тратила деньги, заработанные трудом...
Розмэри купила на свои деньги два платья, две шляпки и четыре пары туфель. Николь делала покупки по списку, занимавшему две страницы, а, кроме того, покупала все, приглянувшееся ей в витринах».
А потом, после похода по магазином с женой, состоялся этот разговор Розмэри с мужем Николь Диком:
«— Возьмите меня.
— Взять вас куда?
Он оцепенел от изумления.
— Я вас прошу, — шептала она. — Сделайте со мной ну все как есть. Ничего, если мне будет неприятно, наверное, будет — мне всегда было противно даже думать об этом, но тут совсем другое. Я хочу, чтобы вы это сделали...
...— Что-то вы не то говорите, — попробовал урезонить ее Дик. — Не шампанское ли тут виновато? Давайте-ка замнем этот разговор.
— Ах, нет, нет! Я прошу вас, возьмите меня, научите меня. Я ваша и хочу быть вашей совсем.
— Прежде всего подумали ли вы, как больно было бы Николь?
— Она не узнает — к ней это не имеет отношения.
Он продолжал мягко и ласково:
— Потом, вы забываете, что я люблю Николь...
— А разве любить можно только кого-то одного? Ведь вот я люблю маму и люблю вас — еще больше, чем ее. Теперь больше».
Он не мог, считал, что не имел права выполнить ее желание. Но уже не хотел прогнать, оттолкнуть.
Оазисом спокойствия была или только казалась вилла «Диана». Спивается друг семьи Эйб Норт. Когда вся компания едет его провожать в Париж, на вокзале одна общая знакомая, американка, стреляет из пистолета в какого-то мужчину, видимо, из ревности. Дик бросается ей как соотечественнице помогать.
Потом он бросается помогать Розмэри, когда в ее гостиничном номере они обнаруживают убитого негра. Начинающей актрисе скандал в те времена был не нужен, это сейчас скандал — двигатель карьеры. Но тут оказывается, что Дика на все не хватает.
Розмэри становится свидетельницей припадка с Николь, но не понимает, что ей самой помощь от Дика пришла за счет спокойствия и здоровья другой женщины. Эти два эпизода могли бы стать основой для длинных и запутанных детективных романов, но они всего лишь эпизоды романа психологического.
ЛОВУШКА ДЛЯ ДЖЕНТЛЬМЕНА
Истории болезни обычно пишутся достаточно коротко и последовательно. В художественной литературе писатель имеет право подавать события в той последовательности, в какой считает нужным. Если он ошибется, его просто не станут читать. Вот и жизнь мы изучаем либо по собственным ошибкам, либо учимся на ошибках других, либо читаем романы. По историям болезней не учится никто, кроме профессионалов.
Дик Дайвер — настоящий профессионал, автор учебника «Психология для психиатров» — встретил свою будущую жену в психиатрической лечебнице для богатых. Ему было двадцать шесть, ей — едва восемнадцать. После мимолетной встречи последовали письма. Затем он был приглашен ведущим врачом больницы, своим университетским товарищем, который сообщил, что их пациентка идет на поправку во многом благодаря нему.
«Между ними была достаточная разница в годах, чтобы его могло забавлять невинное тщеславие Николь, уверенность, с которой она, выходя, посмотрелась в большое зеркало в вестибюле ресторана, не боясь той правды, которую ей могла сказать неподкупная амальгама. Ему нравилось наблюдать, как она захватывает все больше октав на клавиатуре, постепенно привыкая сознавать себя красивой и богатой».
Ему рассказывают и предысторию ее болезни. Историю шизофренички, у которой в детстве умерла мать, и девочка осталась со старшей сестрой, с которой она не была близка, и с отцом, с которым она была близка. Даже слишком. Они проводили много времени вместе, путешествовали в одном вагоне, она приходила к нему в постель по утрам. И однажды случилась неприятность под названием инцест...
Дик, узнавший как один из врачей, принимавших участие в лечении, всю эту историю, преисполнен жалости и сострадания. Он тоже влюбляется в Николь, но контролирует себя и понимает, что ему это не нужно. Ее миллионы ему не в радость как человеку, который считает себя порядочным и питает отвращение ко всякого рода авантюристам. Он хочет продолжать заниматься наукой и стать в своей области лучшим, чтобы фамилия Дайвер звучала так же, как Фрейд или Юнг.
«Он добросовестно старался отвлечь ее от мысли, что это он починил ее, склеил заново разбитые куски, ему хотелось, чтобы она утверждалась в радости бытия самостоятельно, не оглядываясь на него; но это было трудно, потому что рано или поздно она приносила к его ногам все, что получала от жизни, как охапку цветов на алтарь, как фимиам для воскурений».
Он деликатно, но твердо дает Николь понять, что ей лучше ехать в Америку, к себе в Чикаго, выйти замуж, завести детей и быть счастливой. Но они встречаются опять на горном курорте, где Николь знакомит его со старшей сестрой.
Потом сестра Бэби, накануне намекнувшая Дику, что Николь хорошо бы выйти замуж за врача, неожиданно уезжает, препоручив Николь заботам доктора Дайвера. По сути, она просто оставляет их одних. И Дик попал в ту банальную ловушку, в которую попадали и попадают многие порядочные люди. Но это еще была и ловушка судьбы. Мечтая помогать всем страждущим, он получил одного пациента, на котором сосредоточил все свое внимание.
Далее последовали десять лет — трудные, но счастливые, потому что это были годы, не омраченные ничем, кроме болезни Николь. А болезнь — это не зависящее от нас обстоятельство. Годы молодости их обоих. Если бы они перевернулись на машине и погибли, про них сказали бы: «Они жили долго и счастливо и умерли в один день».
Примерно в это время и случилась встреча с Розмэри. Она предлагает ему сняться в пробах к фильму. Но психиатр отказывается, ему не нужна дешевая популярность. К тому же у него семья и собственная жена-пациентка.
Но затем: «...он выпил чуточку джина, разбавив его двойным количеством воды. В саду за окном появилась Николь. От мысли, что сейчас ему придется встретиться с нею, Дик ощутил свинцовую тяжесть внутри. При ней он обязан был держаться как ни в чем не бывало, и сегодня, и завтра, и через неделю, и через год». Пришла усталость.
Ведь приступы у Николь повторялись циклами. Вслед за затишьем следовал новый. Первый, который Дайвер пережил не только как врач, но и как близкий человек, был после рождения ребенка. Он закалил Дика, научил проводить грань между Николь больной и Николь здоровой.
Но после того как он познакомился с Розмэри, ему труднее стало отличать «самозащитную отчужденность врача от какого-то нового холодка в сердце. Когда возникшее равнодушие длят или просто не замечают, оно постепенно превращается в пустоту».
СЕМЕЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ — ПСИХИАТР
Дику предлагают стать совладельцем психиатрической клиники. И предложение это делается в присутствии старшей сестры Николь Бэби. Для этого нужно вложить в дело двести двадцать тысяч долларов. Бэби заинтересовывает это предложение, поскольку в этом случае Николь могла бы во время обострения болезни лечиться в собственной больнице.
А припадки у Николь повторялись, вызванные то ревностью, то недостатком внимания. Она бывала здорова только очень и очень любимой.
У Дика умирает отец, сельский пастор, это случается на восьмой год его семейной жизни. Он уезжает на похороны в Америку, а вернувшись в Европу, встречает в Риме Розмэри и Бэби. Напившись, он участвует в пьяной драке. От трех месяцев тюрьмы и неизбежного профессионального краха его спасает Бэби, вовремя подключившая к делу американского консула. Таким образом, они с Бэби стали квиты. Слухи о возможной кончине отца Николь, которые появились примерно в это время, оказались сильно преувеличенными.
Через некоторое время завершается период владения психиатрической лечебницей. Сначала поссорились жены врачей, потом завершилась и их многолетняя, со студенческой скамьи, дружба. Дайверы уехали на Ривьеру, где встретились с еще одним типом богачей — нуворишем, разбогатевшим на сомнительных операциях Гуссейном, за которого вышла замуж вдова их знакомого. После того как в доме этого восточного человека случился скандал, Николь перенесла его сравнительно легко, и больше у нее не было приступов.
А потом на горизонте появился Том Барбан.
«— Одни люди умеют пить, другие нет. Дик явно не умеет. Вы бы запретили ему, — сказал он.
— Я? — изумилась Николь. — Вы думаете, я могу что-то запрещать или разрешать Дику?»
Через неделю Николь позабыла о своей вспышке влечения к Томми; у нее была короткая память на людей, и она забывала легко.
«Я уже почти полноценный человек, — думала она. — Я уже могу стоять на ногах сама, без его помощи». Николь написала Томми записку. Они встретились. Потом она переживала в памяти случившееся. У нее было легкое чувство вины перед Диком. Она пошла к нему, но не нашла ничего, кроме усталости.
«...Дик подождал, пока она скроется из виду, и, наклонясь вперед, положил голову на парапет. Больная выздоровела. Доктор Дайвер получил свободу...
— Дик был мне хорошим мужем, — сказала как-то раз Николь в разговоре с сестрой. — За все это время он ни разу не сделал мне больно и всегда старался оградить меня от любых огорчений.
— Для этого он и учился».
Если предположить, что Фицджеральд действительно был жизнеописателем богачей, то здесь он приоткрывает завесу над тайной отличия их от прочих. Они принимают как должное заботу о них окружающих. Впрочем, это свойственно людям вообще. А некоторым в особенности, и этим «некоторым» проще достичь в жизни достатка и благоденствия.
ХУДОЖНИК И ЕГО МОДЕЛЬ
Многие, наверное, помнят крылатое выражение: люди иногда выбирают друзей и супругов по принципу «жертва и палач». Но чаще все-таки по другим принципам. Например, «учитель и ученица». У Фицджеральда — «врач и больная». В психиатрии чаще исследуется модель поведения: «медсестра и пациент».
Однако, не очень напрягая память, можно вспомнить пример из нашей реальной жизни, когда весьма известная советская балерина, после того как у нее возникли проблемы в семейной жизни (ее муж и партнер был бисексуал), обратилась к психоаналитику, а потом и вышла за него замуж.
Профессиональные романы — это не такое уж редкое явление, полицейские, бывает, дружат с преступницами, а телохранители частенько сближаются с объектами, коих они призваны охранять. Просто люди находят свои половинки или то, что за половинки принимают, в своем ближнем кругу. А в случае самого Фицджеральда, не героев его романа, а литератора, принцип выбора оказался обычным для писателя — «художник и его модель».
Скотт тоже нашел свою избранницу среди «своих», и его собственная история не менее интересна, чем его романы. А может быть, и более, по крайней мере сейчас в глянцевых журналах судьбу писателя вспоминают чаще, чем сюжеты из его произведений.
Сам он был только наполовину богач. Его предки по материнской линии считались людьми обеспеченными, а вот мать вышла замуж за неудачника. У Скотта была возможность получить очень хорошее образование, а все остальное он должен был добывать своими руками.
Он добился славы и любимой девушки Зельды. Ее звали так по-цыгански. Она родила Скотту дочку, но в воспитании ничего не понимала и не желала понимать: «Я не хочу, чтобы она выросла серьезной, и не хочу, чтобы она стала великой. Пусть будет богата и счастлива, вот и все!» Чего еще можно ожидать от бесшабашных прожигателей жизни из века джаза! Кстати, это выражение придумал Фицджеральд.
Но во многом это была маска, как теперь принято говорить, пиар, со стороны Скотта, который был, по воспоминаниям его друга Эрнеста Хемингуэя, очень заботливый и преданный отец. Любящий муж. Он как-то сказал: ненавижу женщин, созданных для безделья. Вообще — ненавидел, а в случае со своей женой — любил, ведь не бывает правил без исключений. Потому что она была как раз из таких — созданных для безделья.
Они поехали на Французскую Ривьеру, а потом в Париж. Во Франции произошло одно событие, о котором Скотт часто рассказывал Хемингуэю, причем каждый раз по-разному: Зельда влюбилась. Соперника Скотта звали Эдуард Жозан, это был француз, красавец-летчик. Когда он дал понять, что не любит Зельду, она предприняла попытку самоубийства, наглоталась снотворного.
Странности в ее поведении были и раньше. Она могла устроить истерику по любому поводу. Скотт жаловался другу Эрнесту на то, будто Зельда заявила, что его «мужское достоинство» такое маленькое, что он ни одной женщине не способен доставить удовольствие. Хэм отвел друга в мужской туалет, подверг осмотру, поскольку его отец был доктором, и успокоил Скотта, сказав, что с размерами все в порядке, просто, когда смотришь сверху, все кажется меньше.
Это были зачатки душевной болезни. Они давно стали бы заметны, если бы супруги не вели довольно странный образ жизни: бесконечные коктейли, чарльстон, катания на такси, пьяные потасовки.
ВСЕ ДАЛЬШЕ ОТ РАЯ
Однако наступил момент, когда стало очевидно, что с Зельдой что-то не так. Об этом твердил не только Хемингуэй, который ее недолюбливал и считал виновной в том, что Фицджеральд пишет мало.
В августе 1925-го о состоянии психики Зельды заговорили все знакомые. Они ужинали в одном из ресторанов. Скотт заметил за соседним столиком Айседору Дункан, попросил разрешения пойти поздороваться с примой. Зельда кивнула, но сжала губы. Как только он встал, Зельда вскочила, пошла по лестнице на второй этаж и бросилась вниз. Все были уверены, что она погибла. Но она отделалась сильным ушибом.
Или другой случай, уже в Голливуде. Зельда заподозрила мужа в любви к Луис Моран, восемнадцатилетней актрисе. Он и в самом деле был слегка увлечен, но не настолько, как она это себе «накрутила». И, несмотря на контракт, Фицджеральды уехали из Голливуда. Она кричала на него в поезде, выбросила в окно платиновые часы, которые он подарил ей на свадьбу.
Решив, что наскучила Скотту, потому что не ведет творческую жизнь, Зельда снова занялась балетом, которым занималась в детстве с девяти лет. Начала рисовать.
А потом сказала ему, что их хотят убить: и ее, и его, и дочку Скотти. В апреле 1930-го с диагнозом «шизофрения», поставленным известным доктором Оскаром Форелом, Зельда попала в швейцарскую психиатрическую клинику. Дальше «мания преследования», «нервная экзема», «маниакально-депрессивный психоз».
Он селился в отелях неподалеку от больниц или вел переписку с докторами. Пытался заработать деньги на лечение жены, образование дочери. Строчил бесконечные рассказы, которые презирал, но вынужден был подписывать своим именем, ибо это еще обеспечивало им публикацию. Влезал в долги. Какое-то время он надеялся, что ее болезнь закончится, пройдет сама собой. Пытался забирать Зельду из лечебницы.
Потом думал: не он ли — причина ее сумасшествия? Ведь в своих романах Скотт описывал только ее. Может быть, поэтому, читая про себя в его романах, Зельде было уже трудно понять, где кончается она сама и начинается выдуманная им Николь Дайвер?
Он продолжал ее любить. Даже безумную, даже с нервной экземой. В его жизни появлялись другие женщины, Скотту не было еще и сорока, и он обладал редким обаянием. Одна из таких женщин предлагала ему новую жизнь, в которой не будет ни хронического безденежья, ни хронического безумия. А он ответил ей, что не может принять предложенную ему другую судьбу, потому что есть Зельда, которую с реальностью связывает только он, Скотт. И если он оборвет эту связь, она навсегда рухнет в темную пропасть.
В возрасте 44 лет он умер над рукописью неоконченного романа от сердечного приступа. Это случилось в 1940 году.
Зельда пережила Скотта на 8 лет. Когда состояние ее здоровья немного улучшилось, она на несколько дней приехала из лечебницы навестить родных. По легенде перед отъездом назад, когда вся семья сидела за столом, Зельда вдруг произнесла: «Можно не торопиться! Поезд все равно опаздывает». «С чего ты взяла?» — спросила ее мать. — «Как с чего? Скотт же только что об этом сказал! А вы что, разве ничего не слышали?» Зельда обвела глазами присутствующих: «Мама, да вот же он сидит, слева от тебя!»
Прощаясь, она сказала: «Не волнуйтесь! Я не боюсь умереть. Скотт говорит, это совсем не страшно». Через несколько дней в психиатрической лечебнице случился пожар, опять же в этом принято обвинять пироманию Зельды. Сгорел корпус, погибли несколько человек. Среди них и безумная муза Фицджеральда.
Комментарии