Игроки в присподней азарта

Было бы большим преувеличением сказать, что нас захлестнула стихия игорного бизнеса. И все же призывно светящиеся вывески казино, бильярдных уже достаточно хорошо заметны на фоне ночных пейзажей крупных городов нашей страны, а пряный запах протекающих через эти заведения огромных денег отчетливо различим в атмосфере. Бешеный накал страстей, бушующих в этих стенах, вносит свои тона в биение и без того не слишком-то ровного пульса общественной жизни.

Понятие «денежные игры» очень широко. Говорят, биржевая игра, игра на колебаниях валютного курса. Непредсказуемость, азарт, риск, слепое везение, привлекающие человека в игровой стихии, взрывают строгий чопорный мир бизнеса. Но мы поговорим об азартных играх, входящих в число самых отчаянных, непостижимых и непреодолимых человеческих искушений.

Еще в 1721 году Монтескье в «Персидских письмах» вкладывает в уста некоему персу, путешествующему по Европе: быть игроком — это своего рода общественное положение. Звание это заменяет благородство происхождения, состояние, честность, всякого, кто его носит, оно возводит в ранг порядочного человека...

ЧЕТ ИЛИ НЕЧЕТ?

Пуританские нравы социализма отказывали играм в праве на существование, но тем не менее поделать с ними ничего не могли. Люди, у которых страсть к игре была в крови, всегда находили и компанию, и место, и случай, и время, и деньги.

Не переводились когорты карточных шулеров, промышлявших в поездах, на пляжах, в гостиницах. Но воспроизводилась из поколения в поколение и другая разновидность профессиональных игроков — великих мастеров, не унижавшихся до обмана, побеждавших за счет феноменальной памяти и комбинационных способностей, развитой интуиции. Именно таким путем знаменитый шотландец, крупный экономист Ло создал себе общественное положение и состояние. О его таланте игрока возникли легенды. Хладнокровие, расчет, необыкновенная память и, наконец, удача приносили ему крупные выигрыши.

Известный российский промышленник, несостоявшийся президент, миллионер Владимир Брынцалов рассказывает, что в студенческие годы преферанс помог ему выжить и докарабкаться до диплома, доставляя стабильную прибавку к скудной стипендии. Особой страсти к игре он не испытывал, но из всех способов, какими располагал бедный студент для пополнения тощего кошелька, этот был самым легким и приятным.

Удачливые игроки встречались мне нередко. Но гораздо чаще — видимо, в силу профессии — жизнь сводила меня с их несчастными жертвами, проигравшими все и даже больше того, чем они располагали.

Тяжелейший след оставляют в памяти эти люди, полностью утратившие контроль над собой. Человек все понимает. Он сам ведет страшный счет своих потерь. Он полон раскаяния: предал близких, оставил без средств себя или, того хуже, семью, детей. Искренний стыд, неподдельная боль! Все, говорит он, конец; больше такое не повторится. А назавтра снова идет играть. Уносит из дому последнее. Нечего унести — берет в долг. Не у кого взять — крадет, совершает служебные преступления.

В иные периоды жизни я и сам проводил немало времени за картами, но главный мой интерес лежал где-то рядом с игрой. Я больше наблюдал за партнерами — кто как себя ведет, кто как проявляет снедающую любого игрока жажду победы. Карты в немалой степени помогли мне узнать и самого себя, нащупать уязвимые точки в собственном характере. Почему-то мне всегда фатально везло.

Помню единственный случай, когда счастье мне вдруг катастрофически изменило. Дело было на практике, в небольшом российском городке. Свободного времени оставалось мало, но девать его было решительно некуда, и мы убивали его в игре. Я был кем-то вроде абсолютного чемпиона. Но в тот вечер — ненастный, грозовой — с первой раздачи стало ясно, что фортуна повернулась ко мне спиной. Друзья недоумевали, смеялись. Кто-то посоветовал сменить место за столом. Я передвинулся, а на моем стуле оказался один из однокурсников.

И буквально через несколько минут его убило шаровой молнией, влетевшей в окно... Эта нелепая смерть навсегда наложилась на мое восприятие неверной, трагической судьбы игрока.

МАГИЯ ИГРЫ

Во время сеансов психоанализа я имел возможность соприкоснуться с бесчисленным множеством различных потребностей, одинаковых только в том, что все они толкают людей к совершению одинаковых поступков.

У одних это была потребность в самоутверждении, не удовлетворяемая общим ходом жизни, у других в облике любви к карточной игре выступал всесильный инстинкт смерти — Танатос, открытый и великолепно описанный Фрейдом, увлекавший их к самодеструкции, к самоуничтожению. Встречал я людей, «ловивших кайф» не столько в собственной победе, сколько в муках и отчаянии соперников.

Кроме потребностей, возникающих у многих, каждый еще имеет и множество характерных особенностей, связанных с особым складом его психики. Поэтому смело можно сказать, что различных потребностей в игре ровно столько, сколько людей, которые их испытывают.

Как правило, не составляет труда хотя бы гипотетически представить другие пути удовлетворения этих потребностей, возможно, более достойные с точки зрения морали, менее опасные, не ставящие человека и его близких на грань катастрофы. Но они сложны, они требуют определенных усилий, они предполагают серьезную работу над собой, изменение сложившегося жизненного уклада.

Игра же — средство простое и универсальное, как прост и универсален алкоголь, который тоже гораздо чаще, чем обычно думают, используется как средство выхода из трудно разрешимых психологических проблем. Их надо долго искать, эти другие позитивные пути, и никто не гарантирует, что вы верно определите их для себя с первой же попытки. А тут к вашим услугам тысячелетняя традиция, опыт десятков поколений предков.

Есть у игры еще одна важная особенность. Я назвал бы ее сверхконцентрацией событий. Время сжимается до считанных минут, иногда секунд, но если развернуть в подробном графике все, что происходит в ходе игры и в душе играющего, окажется, что картинки эти сопоставимы с огромными кусками реальной жизни. В том и состоит природа особой, недостижимой по-иному остроты ощущений, перехода всех психических процессов в режим инобытия, расставания с самим собой и возвращения к самому себе, но уже в ином качестве, словно бы после долгого, полного опасностей и приключений путешествия.

Чем дальше вглубь, к истокам, тем труднее современному человеку, который считает рациональность высшим достоинством мышления, улавливать в себе тайные мотивы, влекущие его к игре.

ИГРА ФОРТУНЫ?

Ну кто же из нас не знает, что, сколько ни рассчитывай, ни планируй, все равно в конечном итоге всем распоряжается слепой случай? Например, мне не раз случалось наблюдать чудесные спасения: куплен билет на самолет, человек спешит в аэропорт, какие-то нелепые совпадения или нестыковки его задерживают, он не успевает, рвет на себе волосы от досады, а потом узнает, что именно этот, улетевший самолет потерпел катастрофу.

Такой же элемент непонятной игры просматривается и в противоположных по характеру ситуациях, когда несчастья можно было бы избежать, но нет, человек, упрямо преодолевая препятствия, поспешил навстречу своей гибели. Эти эпизоды всегда вызывают непонятный душевный трепет, неясную мысль: так случай это все-таки или, наоборот, проявление неотвратимости, предопределенности? Игра случая или игра судьбы?

У наших далеких предков, чей голос все еще отчетливо слышен в тайниках бессознательного, не существовало подобных сомнений. Простые житейские факты обретали для них значение символов, вещавших на своем мудреном языке, как относится к нему судьба, расположена или приготовляет что-то недоброе.

Вспомните, как живучи всевозможные приметы и суеверия, как непринужденно уживаются они с нашим всезнанием, достигнутым к исходу третьего христианского тысячелетия, и вы явственно ощутите, насколько сильно было обаяние этих представлений, и как глубоко коренятся они в нашем мироощущении. И они томят нас, как неодолимый зов, как невнятное побуждение, заставляющее совершать поступки, непонятные для нас самих.

Как ты относишься ко мне, судьба, и больше всего одна из самых близких нашему сердцу ее разновидностей, всемогущая и капризная богиня удачи и счастья — Фортуна? Любимый я твой сын или безразличный пасынок? Выиграю я или проиграю?

Вслушаемся: любимый сын Фортуны... Не случайно так тесно сплетаются эти образы — судьбы и матери. Той, что дает нам жизнь, и той, что распоряжается этой жизнью. Мать ассоциируется у нас с теплом ее рук, с неусыпной заботой о нашем благополучии. Мы слышим ее голос, мы знаем ее лицо...

Все это конкретизирует образ матери, который присутствует в формирующихся структурах мозга задолго до рождения ребенка, когда и начинается в действительности его духовная жизнь. И если что-то заслуживает названия полного, абсолютного, ничем не омраченного счастья, то это именно состояние, проживаемое каждым из нас внутри материнской утробы.

Вот откуда идут мифы об утерянном рае, встречающиеся в самых разных цивилизациях. Рай не после смерти, Рай — до рождения. Вот откуда необъяснимое разумом, неотступное влечение к смерти: от бессознательного желания вернуться туда, где было так прекрасно. Современная наука научилась поднимать из глубин памяти смутные, расплывчатые, но никогда не исчезающие воспоминания о периоде, предшествовавшем общепризнанному началу жизни.

Успех, удача, везение, нежданно свалившееся счастье — все, в чем принято усматривать улыбку Фортуны, ее благосклонный жест, переживается нами в этом же ключе — наивысшего, стоящего вне всякой конкуренции счастья, неотделимого от самой сути наших отношений с матерью. И отсюда же иррациональная, никак не пропорциональная реальностям потери отчаянная реакция на невезение, на проигрыш: ужас отвержения, ледяной холод сиротства, провал самоощущения — раз мама меня не любит, значит, я не заслуживаю ее любви.

Дьявольская комбинация полюсов, скачки от одного к другому, этот еле выдерживаемый психикой контрастный душ — вот что выявляет психоанализ в глубине, в первооснове неутомимой страсти азартного игрока.

ЛЮДИ, КОТОРЫЕ ИГРАЮТ В ИГРЫ

Первое серьезное исследование азартных игр было проведено в США тридцать лет назад. Выяснилось тогда, что 68 процентов американцев имеют хотя бы одноразовый опыт игры. 61 процент называет ее своим привычным развлечением. Получается, что тех, кто пробовал поиграть и больше не вернулся к игорному столу или рулетке, совсем немного — 7 процентов среди опрошенных. Сегодняшние исследования говорят о том, что азартных игроков в американском обществе стало больше.

Доктор медицины Юджин Лоуенкопф приводит следующую классификацию: игроки профессиональные, криминальные, случайные, опытные, «бегущие» и патологические.

Профессиональный игрок заслуживает это имя лишь постольку, поскольку игра служит для него главным жизненным поприщем. Но по своим психологическим свойствам он делец, расчетливый, хладнокровный и выносливый. Мастерски владея техникой игры, он играет только наверняка, умело распоряжается деньгами. Проигрыш — результат ошибки интеллекта, но не эмоционального срыва, не рокового импульса, и он не вызывает отчаяния или растерянности. Бизнесмен ведь всегда учитывает в своих предположениях возможность неудачи.

Криминальный игрок — тот же профессионал по образу жизни и психологическим реакциям на перипетии игры. Но победы он добивается путем обмана, приемами которого владеет мастерски. От себя могу добавить, что непременное требование профессионализма — психологическое чутье и умение мгновенно распознавать людей. Можно не передергивать карты, но ловко манипулировать душевным состоянием партнеров, что тоже можно расценивать как обман. Поэтому границу между двумя типами профессионалов я считаю достаточно зыбкой.

Следующие три категории — это игроки как таковые.

Случайный игрок любит играть, но может и не вспоминать об этом занятии подолгу. Его привлекают скорее внешние обстоятельства: например, появление подходящей компании. Кроме карт, американцы часто играют в лото, любят заключать пари на любимые виды спорта.

Опытного же игрока отличает страсть. Он регулярно посещает игорные дома и ощущает пустоту, когда обстоятельства вынуждают его отказаться от таких визитов. Многими опытными игроками владеет иллюзия, что можно разгадать тайну, понять систему игры, и они частенько проводят время в размышлениях, экспериментируют.

Однако жизнь этих людей имеет и иное содержание. Они не рискуют своим положением на работе, не считают возможным подводить семью. Как правило, они назначают себе строгие рамки — сколько времени допустимо потратить на игру, какими суммами пожертвовать и, надо сказать, редко нарушают этот зарок.

По формам поведения «бегущий» игрок ничем практически не отличается от опытного, в особый тип его выделяет своеобразие внутренних мотивов. Игра для таких людей — это способ снять напряжение, фрустрацию, гнев, тревогу, то есть убежать от негативных психических состояний. Азарт может приводить их в крайнее возбуждение, близкое к сумасбродству, эмоциональные порывы кажутся неуправляемыми. На самом деле способность контролировать себя сохраняется полностью.

За исключением шулеров, все перечисленные разновидности игроков не внушают психологам тревоги. Их увлечение считается социально приемлемым.

Иное дело — патологические игроки, разрушающие и собственную жизнь, и жизнь своих близких. Влечение к игре носит у них характер сокрушительной, неуправляемой стихии. Это сравнительно небольшая часть населения. Тем не менее есть все основания рассматривать их как вечную, незаживающую язву общества.

В ПРЕИСПОДНЕЙ АЗАРТА

По мнению многих авторитетных психологов, патологическое влечение к азартным играм следует рассматривать как расстройство контроля над своими импульсами.

Патологический игрок не в силах противостоять импульсу игры. Но подобные эпизоды вполне могут встретиться и в жизни других людей, чью страсть к игре нельзя считать злокачественной. Диагностическим признаком здесь служит динамика этих состояний. В пользу болезни говорит их хронический и, главное, прогрессирующий характер.

Болезнь не признает социальных норм, рамок. Постоянно нуждаясь в деньгах, патологический игрок не считается ни с принятыми в обществе правилами, ни даже с законом. Он залезает в долги, которые не в состоянии бывает погасить. Он постоянно рискует, идет на подлог и мошенничество.

Большинство патологических игроков рассматривают свою страсть как величайшее бедствие, предпринимают отчаянные попытки «завязать» — но всегда безуспешные.

Вообще психологические портреты патологических игроков разнообразны. Часто это люди с гипертрофированной уверенностью в себе, очень энергичные, еще до появления первых признаков расстройства обращавшие на себя внимание неудержимым мотовством. Есть и другой повторяющийся характер — депрессивный, неспокойный, с пониженной сопротивляемостью к жизненным невзгодам.

Не случайны многочисленные совпадения в том, как протекало у патологических игроков детство. Приблизительно лет до пятнадцати этот человек лишился отца или матери в результате смерти или развода, либо с ним плохо обращались в семье — родители были жестоки, неуравновешенны, целиком поглощены собой.

Распространенная причина зарождения страсти к игре — денежный фетишизм в доме, отсутствие традиций бережливого, разумного отношения к деньгам. Есть, кстати, и много случаев, когда страсть к игре наследуется — переходит по прямой линии от поколения к поколению.

Тяжелейшая болезнь — алкоголизм. Однако я знаю не так уж мало случаев, когда лечение, плюс сумма поддерживающих обстоятельств, плюс воля больного перебарывали алкогольную зависимость. Еще глубже уходит человек в пристрастии к наркотикам, примеры исцеления еще более редки, но они существуют. А вот настоящий картежник, по моим наблюдениям, безнадежен. Бесплотный демон игры не только соизмеряется по силе воздействия на человека с конкретной вещественностью наркотиков, но зачастую берет верх.

Если что-то способно изменить жизнь игрока, то это только серьезное, глубокое лечение, направленное не на то, чтобы «отвадить от игры», а на корректировку психических процессов, обуславливающих эту тягостную потребность. Врачи занимаются этой проблемой уже более ста лет. Испробовано множество методик, однако ни один эскулап пока не может с чистой совестью сказать: приведите ко мне игрока — и я сделаю из него нормального человека.

Мы оказываемся лицом к лицу с огромным черным ящиком, в который научились, конечно, заглядывать благодаря достижениям современной науки, но чем больше нам открывается, тем шире раздвигается круг неразрешенных загадок.

Обратим внимание, что среди игроков редко встречаются женщины (в основном им отведена роль спутниц игроков). У них свой бизнес, свои деньги. Это дамы с мужским складом ума и характера, не случайно же слово «предприниматель», как, кстати, и слово «игрок», не имеют производных женского рода. Интересно, что среди патологических игроков и банкротов представительниц прекрасной половины человечества практически не встречается.

ДЕНЬГИ — ВСЕГО ЛИШЬ СИМВОЛ

А деньги? Что деньги! В азартной игре, конечно же, роль и крючка, и наживки играют деньги. Но в своем натуральном, экономическом значении — как средство что-то приобрести, как инструмент деловой жизни — они здесь практически не присутствуют или присутствуют в служебной роли — ведь есть же у сознания и свои собственные потребности, оно должно объяснить самому себе цель и смысл совершаемых поступков.

Эти объяснения — всего лишь ширма, за которой человек прячет свою беспомощность противиться побуждениям, непонятным для него самого, несовместимым с выношенными представлениями о собственном благополучии.

А в действительности во всем этом действе, называемом «игрой» и целиком построенном на символах, деньги тоже играют роль символа — символа удачи, успеха, счастья. И тогда становится понятно, почему у больных игрою даже крупный выигрыш не сопрягается с мыслями о практическом использовании денег. Здесь это уже принципиально иная субстанция, не подлежащая конвертированию. Она годится только для одного — чтобы еще раз задать Фортуне вопрос, на который никогда не поступает окончательного ответа: правда ли, что я твой любимый сын?

ИГРА КАК СПАСЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА

Вся многотысячелетняя история игр — это история борьбы с ними, попыток искоренить их, запретить, поставить вне закона. И ничто не помогало — ни казни, ни ссылки, ни конфискации.

Мир игры — особый, автономный пласт человеческой культуры, тысячами незримых нитей связанный с бытом, с повседневностью и, что самое поразительное, вовсе не отделенный непроницаемой перегородкой от высших, духовных сфер.

Самое глубокое и точное определение культуры из всех существующих дает, с моей точки зрения, Фрейд. Для него культура — это защита человека от зверя, сидящего в нем самом. Искоренить этого зверя — бессмысленная, утопическая задача. Но человечество научилось справляться с ним по-другому — оно поставило зверю преграду в виде культуры, ее запретов и императивов, ее механизмов, переводящих слепую энергию инстинкта в благородное, созидательное русло.

И становится понятно, что не случайно, не на пустом месте возникла игра. Она кажется низменной по сравнению с иными излюбленными человеческими занятиями, но она царственно высока, если начинать отсчет от тех проявлений, на которые может толкнуть распоясавшийся инстинкт. Она ведется по правилам, она утверждает свою этику, свой поведенческий кодекс, и уже этим выполняет функцию намордника, узды. Она жестока, бесчувственна, не знает снисхождения и сострадания, она лишает человека всех благ имущественного и социального состояния...

Но кто знает: если бы в какую-то незапамятную пору люди не научились моделировать, переживать и гасить в игре распирающее их желание отнять чужое, изнасиловать приглянувшуюся им женщину, растерзать обидчика, продлилась бы наша история до сегодняшнего дня?

Это относится ко всем играм — и к искусству, и к спорту, и ко всевозможным забавам и развлечениям, включающим в себя игровой компонент. И, конечно, в полной мере — к картам, рулетке, бильярду. Они тоже исполняют защитную, охранительную функцию, они создают фильтр, спасающий общественную жизнь от еще более ужасающих безобразий, имеющих тяжкие и долговременные последствия. Иначе бы они просто не сохранились в арсенале культуры, которая без сожаления отбрасывает все, что теряет актуальность.

Арон БЕЛКИН