За кадром - Павел Маркин

Павел Маркин – фотограф. Вообще-то у него бездна профессий: он работал портным, дамским закройщиком, пионервожатым и воспитателем девочек и мальчиков, учителем рисования и черчения у них же, став неожиданно для себя грузчиком, завхозом и поваром. Если перечислять всё то, что умеет делать Павел Михайлович Маркин, как раз и получатся те 5000 знаков, в которые я собиралась уложить большую часть его судьбы. Кто бы меня остановил? Тем паче, что основные перечисления впереди.

Ирина ЧУДИ, журнал «Город», СПб

Относительно фотографов и их места в обществе, относительно фотографии как двигателя прогресса и всего остального у меня есть очень много теоретических выкладок, постоянно находящихся в движении. Раньше мне казалось, что у фотографа только два пути – показать то, чего не видели, или фиксировать то, что есть, ради узнавания. То есть удивить или напомнить. Без вариантов.

Итак, я полагаю, что Павел Маркин всё-таки фотограф, потому что сам утверждает, что первый снимок сделал в четыре года. Это – рекорд, я поспрашивала петербургских профессионалов, все начали на десять лет позже.

Наш тогдашний город Ленинград, как известно, был городом маленьким, но страшно амбициозным. В 1975 году, когда мы с Маркиным встретились в одной редакции и оказались в полной рабочей зависимости друг от друга, он назывался фотокорреспондентом, а я – зав. профилирующим отделом. Фотокорреспондент звучало уважительней, поскольку о всемирно установленной значимости папарацци никто из нас понятия не имел.

«Фотокоры снимали репортажи в номер» – так называлась Пашина работа в газете «Смена». Сегодня мне кажется, что жизнь мучеников, гордо именуемых фотокорами, никто при Советах не живший понять не сможет. Не знаю, но думаю, что компьютер не принёс даже секретным службам больше перемен, чем производству того, что сегодня называется средствами массовой информации. Давно хотела вас спросить: хоть кто-нибудь знает, как при советской власти появлялись картинки в газете?

Утром Маркин ехал в совхоз, не ближе Гатчины, кто понимает. На электричке – тачка была только у Балтерманца, да и то в Москве, а на редакционной редактор ездил в обком партии КПСС по два раза на дню.

Приезжал Павел Михайлович и сразу шёл искать кабину, где можно проявить плёнку (!) напечатать (!) и мокрую показать.

Выбрать ту, которая получше, можно было в тесноте кабины 1,5x1,5 м², честно, и при красном свете, как в квартале определённого жанра в Амстердаме. Естественно, что такие аскетические условия приучали разных советских жителей довольствоваться разным: меня, например, не искать в карточках эксклюзивной светотени, Маркина – стараться дать максимум при всеобщем минимуме сроков, аппаратуры, зарплаты.

Чтобы удача преследовала тогдашнюю маркинскую камеру, надо было быть Картье-Брессоном, коллеги бродили в поисках творческого эталона, я вообще полагала, да и сейчас так же думаю, что чёрный квадрат легче нарисовать, чем снять, как легче что-то придумать, чем увидеть.

В тогдашней «Смене» Павел Маркин учился на своих ошибках, я – на маркинских. Результатом стал, можно сказать, стандарт, но лучше – пример первополосного репортажа, в прессе Ленинграда достаточно заметный. И что особенно было приятно, Павел работал, как теперь бы сказали, без понтов, без доморощенной двойной экспозиции, но очень искренне и уверенно, а поскольку до 1985 года «социалка» была не в моде, то чуть ли не помимо своей воли Маркин научился снимать красиво и без подделки.

Нет ничего глупее, чем пытаться словами передать не впечатление, нет, а сюжет, композицию снимка. Если это кому и удалось, то этот гений – не я. Хотя даже в те годы у Маркина были знаменитые снимки, и не в узком кругу, а просто среди читателей.

А читателей становилось всё больше, поскольку демократически настроенные власти позволили даже футболистам переходить самостоятельно куда хотят. Фотографы не стали исключением. Началась просто новая жизнь, но фотокор Маркин вполне был готов к работе с разнообразными концепциями и установками.

Сейчас начнутся перечисления, которые я обещала. Павел Михайлович Маркин работал практически в половине петербургских и федеральных изданий. Их я перечислять не буду – получите этот длинный список на сайте. Но перечислить хоть часть его общественных работ, которые ну просто как в советское время делаются абсолютно бескорыстно, я полагаю, надо.

Заслуженный работник культуры РФ двадцать четыре (!) года руководит факультетом фотокорреспондентов при питерском журналистском Союзе. И что удивительно: я сама работаю не меньше чем с двумя десятками маркинских выпускников, они определённо много чему научились у Павла Михайловича. Естественно, что он же и председатель фотосекции журналистского Союза. В 1999 году Указом президента России Павел Маркин за многолетнюю плодотворную общественную работу награждён орденом Дружбы. Как видите, нет трудов, погибших в забвении.

Ну, если вы ещё не совсем сникли от зависти, можете прочитать список личных маркинских достижений: 25 персональных выставок, гран-при «Золотого пера», «Фарфоровый джентльмен», «Золотой пеликан» и т.д. Не слабо?

У меня в конторе над столом приколоты разные фотки, не одна я такая. Но только у меня висят маркинские работы: сменовская голодовка девяностого года, фотосессия моего сына – митинг на Манежной, портреты моих любимых людей – нашего редактора и писателя Быкова. И конечно, как вы понимаете, у меня самая красивая экспозиция.

 

***

Как у всякого Мерлезонского балета, у любого текста есть как минимум две части. Вторая – это вариации базовой первой, детализация в нашем случае. Я надеюсь, что этот текст будет хоть как-то проиллюстрирован, поэтому, не заостряя внимание на художественных достоинствах творчества Павла Маркина, хочу рассказать, как они достигаются.

Собственно, все, что умел Маркин с 1952 до 1991 года включительно, можно забыть. Я думаю, что он и забыл, поскольку нельзя объять необъятное, но надо творить (вариант – зарабатывать на жизнь для большой семьи и домик в деревне) по-новому. Даже сегодня еще до конца трудно осознать, как умудрилась обрушиться в одночасье целая индустрия, прежнее фотодело, однако обрушилась.

Нет, снимать Павел Маркин не разучился: то, что он уже постиг про ракурс, композицию и цвет, никуда подеваться не могло, эти знания он добыл самостоятельно, одной интуицией. (Минуту внимания: когда Маркин учился в универе, ничему фотографическому там не учили, разве что про Буллу рассказывали и про адреса и телефоны его мастерской. Но это вряд ли научит цифровой технике, а главное – поможет её приобрести. Отступление N 1 окончено). Но закрытая на замок дверь цинкографии на Фонтанке не оставляла никаких надежд на то, что вернется время ломовских фотоаппаратов, киевских зеркалок, сырых оригиналов и социалистических методов создания областной прессы, которая с радостью печатала первополосные репортажи.

Кстати, о репортажах. Отступление второе.

Неизвестно, какими путями в самый разгар социализма Маркин сумел съездить за рубеж и не в простую, некоторым уже доступную, родную славянскому сердцу Болгарию, а в Сирию и Иорданию. Я думаю, что и сегодня туда мало кто добирается. Не стоит думать, что Павел Михайлович отдал свою бессмертную душу за это путешествие, потому что, когда он вернулся, душа была при нём, но так или иначе в апогее застоя Маркин оказался с фотоаппаратом марки ФЭД посреди сирийской пустыни. Я довольно необразованна, поэтому предположить, что там Маркин увидел, не могу. Но то, что он снял, я видела. Безумная красота и развалины какого-то античного сооружения. Ну и люди, конечно, близкие, наверное, нам по идеологическим понятиям, но не сильно на нас похожие ввиду негритянского происхождения. Ладно, речь не о людях, а о развалинах.

Боюсь повториться, но при социализме фотооригиналы ретушировали. Это сегодня любой фотокор в «Фотошопе» сам доведет картинку до ума, своего, разумеется. А раньше этим делом занимался художник, с кисточкой, тушью, белилами и скальпелем.

И вот. Сидит наш художник над Пашиным репортажем (а дело было в «Смене»), жутко ему завидует и в задумчивости на колонне выцарапывает «Сдесь был Паша». Типа, шутит так, чтобы не было уж слишком завидно. И только он довел до конца это свое дело, как его куда-то вызывают. Курьер, разминувшись в коридоре с художником, забирает снимки и в таком виде уносит в работу, где, что там нарисовано или написано, никого не интересует, а интересует качество пластинки, клише, по-старому. Долго технологию рассказывать не хочется, «композиция рухнет», но утром все подписчики и розничные читатели «Смены» узнали, что Маркин не только отличный репортер, но и пишет с ошибками.

Если вам не смешно, то это ещё не конец, читайте дальше.

При развитом социализме тоже приходилось переходить из конторы в контору – на всю жизнь не устроишься. Я тоже прошлась по всем этажам «Лениздата», но Маркина брали на работу с большей охотой, чем меня. И вот он, Павел Михайлович, оказался на четвертом этаже в еженедельнике «Ленинградский рабочий», любимом детище тогдашнего коммунистического хозяина города товарища Романова. Ну и, конечно, не пропадать же сирийско-иорданскому репортажу! В нужный момент на международную тему Маркин сдает тот же самый репортаж, с теми же колоннами, просит замазать мемориальную надпись, звонит не один раз с объектов, все кругом клянутся, что все будет в порядке, но… Утром читатели «Ленинградского рабочего» видят руины Пальмиры с всё той же надписью, правда, ошибку исправили.

Про эмоции спросите у Маркина, я не в силах.

Отступление N 2 тоже окончено.

Так о чем я?

С момента прихода капитализма фотографы стали объединяться: в агентствах меньше расходов, пока один рассылается по редакциям, другой стережет оригиналы, чтоб не стащили, как братья Гонкуры. Павел Маркин объединяться не стал, справедливо полагая, что таким образом легко утратить какое ни есть необщее выражение лица. К тому же сюжетами, которые были, когда агентств ещё не было, в корпорациях не интересуются, а Маркин полагает, и тоже справедливо, что они, эти сюжеты, очень нужны для сегодняшней жизни и бережёт их, как умеет.

Я помню, как он показывал всем очень неплохую картинку про тусовку старинных фотокоров – все, как чикагские гангстеры 20-х годов, в шляпах, длинных пальто, с аппаратами, и композиция неплохая. Но это так давно было…

- Паша! - спрашивали мы. – Как ты успел это снять? Тебе сколько лет было?

- Девять, – отвечал Маркин. - Меня папа на руках поднял.

Вот так.