История одной фотографии: Гагарин

Галерея классической фотографии начинает публикацию серии рассказов из книги Леонида Лазарева «Пуля для «Такумара», в которой фотограф детально разбирает жизненные ситуации, сопровождавшие создание того или иного снимка. В этом отрывке он расказывает, как сделал один из своих самых знаменитых кадров – Юрий Гагарин в аэропорту Внуково 14 апреля 1961 года.

 Леонида Лазарев - Юрий Гагарин в аэропорту Внуково 14 апреля 1961 года

Коммунальная квартира. Между комнатами на обрамлении двери висел пластмассовый репродуктор с регулятором громкости. Звук этого устройства был патефонный. Раздался голос Левитана. Это бывало не часто.

– Сделайте погромче. Ой, только не война!

Я повернул регулятор на максимум. Звук немного усилился. Медленно, с паузами, диктор сообщал, о запуске человека в космос. Левитану еще не приходилось сообщать миру через все радиостанции столь радостную весть. Чувствовалось его волнение и гордость за сказанное. Все повскакали с мест. Мы окружили эту пластмассовую коробочку и слушали о том, что запустили нашего человека. Возбуждение, гордость за нашего соотечественника, гордость за нашу страну переполняла, наверное, каждого из нас. Это неожиданное чувство, которое вошло в нас и не выходило несколько лет. Возбуждение сменилось желанием снимать это еще неоценимое событие, и я бросился в редакцию.

Все улыбались. Почему-то стало неважно, что героем материала станет мужчина. Журнал ведь «Советская женщина». Все, кто может носить фотоаппарат, мобилизованы на съемку.

– Твое место на аэродроме Внуково. Аккредитован. Желаю удачи.

Эти последние слова мой наставник произнес на ходу, куда-то убегая. Вся редакция энергично двигалась по коридорам, чего раньше не наблюдалось.

Специально выстроенная двухэтажная конструкция сплошь увешана киношниками. Они люди ушлые – их ассистенты приехали заранее, застолбили первые ряды. Камер нет, но штативы с ассистентами уже стоят.

– Нет, мое место должно быть не здесь. Я все же индивидуалист. Было бы неплохо быть около самолета. Толпа наверное рванется к Гагарину, сомнет охрану, поднимут его на руки и понесут, или будут кидать в изнеможении с криками «Юра, ура!».

Так я и оказался слева от всей этой толпы, в первых рядах. Недалеко от проложенной ковровой дорожке.

– Летит ! Летит! Гагарин летит!

«Ил-18» на небольшой высоте проутюжил низким всезеглушающим звуком. Большой самолет сопровождали истребители. Это был почетный эскорт. Каким-то чудом за доли секунды мне удалось снять этот пролет с передним планом. Это продолжалось секунды две не более, и самолет ушел за горизонт. И сегодня, глядя на этот кадр я вижу, что истребители сопровождения это МиГи – боевая машина тех времен, которую сегодня можно видеть при входе в пионерские лагеря, может быть в музее. В то время это была та самая техника, поднимавшая человека над землей.

Самолет подкатил к красной ковровой дорожке. Открылась дверь. Несколько секунд и никакого движения. Выдержав паузу, из самолета на трап вышел худощавый человек в шинели военно-воздушных сил и стал спускаться по трапу. Его внешний облик, не скованные движения и, то что он совершил, магически к нему притягивали. Мое сердце забилось чаще.

У меня две камеры: «Зенит» с длинным объективом, другая «Ленинград» – с широким углом. У второй камеры был механический пружинный взвод на девять кадров – это был как бы электромотор, которого в те годы не было.

Гагарин идет по дорожке широким, твердым шагом. Видено, как на ботинке болтается развязанный шнурок. Смотрю в окуляр камеры и чувствую удары и активные пихания то слева, то сзади. Две секунды и новый герой пройдет мимо. Прижимаю до боли камеру ко лбу, бетонирую тело как единое целое и нажимаю на спуск.

Следующей возможности уже не было. Он подходил к членам правительства. Дальнейшее происходило далеко от меня. После доклада о выполнении задания, Гагарин оказался в объятиях многих руководителей государства.

Аэродром наполнился возгласами приветствия в адрес нового героя, и не по приказу высших чинов, а по велению души. У Хрущева на лице застыла полунаивная улыбка. Мне кажется, глава государства сам попал под всеобщую радость. А Гагарин, как мальчик, поднял руку в приветствии, не знал, кланяться ему или нет. Хрущев отступал от Гагарина шага на два, он как бы его подпихивал перед собой, мол иди птенец, лети вперед в вечную славу. Так они прошли вдоль всей ликующей человеческой массы, и оказались рядом со мной.

Я сменил камеру. Широкоугольный объектив и пружинный взвод затвора помогли мне сделать символизирующий кадр: Гагарин, который только что вылупился на свет гением, героем, талантом. Первым, среди всех людей планеты. А Никита Сергеевич Хрущев запечатлен в состоянии добродушия, с жестом показывающим – лети герой, ты наш герой, российский.

Все стали спускаться с небольшого постамента и расходиться по машинам, чтобы ехать в город. В этот момент вся свора штативщиков и объективщиков, фотографов и киношников рванула со своей «чайханы» к автомобилям, догонять правительственный кортеж и снимать что-то по дороге. Однако это невозможно было сделать, потому что для отъезжающих руководителей был открыт выезд с аэродрома, а прессе и кино надо было вначале добежать до своих машин, которые стояли где-то на стоянках. Я также оказался в числе бегущих, но неуспевающих. Рядом со мной лихорадочно бежали и слева, и справа люди со штативами, кинокамерами, фотоапаратами. Я оказался рядом с «Фольксвагеном-жуком». Трясущимися руками хозяин пытался вставлял ключ в замочек двери автомобиля, это не получалось. Он что-то кричал по-английски.

Водитель сел в машину и жестами пригласил меня внутрь. Я впервые в популярном «Фольцсвагене» тех времена. Мы понеслись, газуя, с визгом и треском, нажимая на сигнал, вперед в город.

Прыть наша быстренько поубавилась, машин было много. И мы оказались в длинной веренице того самого эскорта, где-то в его хвосте, и въезжали в город, видя огромные толпы людей, которые стояли слева и справа от дороги. Люди уже расходились, потому что главный герой с невидимой на голове короной проехал впереди нас и почести ему были отданы, и крики прозвучали, легкие были опустошены, и силы были истрачены. Снимать было нечего.

Я стал замечать, что мой водитель часто поглядывает на камеру, которая у меня на шее. Он начал пальцем тыкать в фотоаппарат, что-то тарабанить при этом. Я наивно думал, что его заинтересовал мой фотоаппарат. Я еще не знал, что на пленке что-то важное, уникальное, единственное и неповторимое, и я автор этого. Новый знакомый правой рукой полез в плащ, который был на нем, и я увидел в его руках что-то зеленое и довольно много. Тогда я впервые увидел американские доллары. Меня передернуло в испуге.

– Cтоп, стоп.

Выскочив из автомобиля и глотнув свежего воздуха, у меня отлегло на душе.

Находясь в качестве фотожурналиста, в квартире очередного космонавта зашел разговор о Гагарине, которого я называл Юра. Мой новый герой внимательно посмотрев на меня говорит:

– Слушайте, ну какой он вам Юра!?

Я не ожидал таково поворота разговора и с обидой ответил:

– Когда уважаешь, конечно, необходимо имя и отчество, но когда восторгаешся, то Юра, Юрочка.

Мой собеседник немножко осекся. В комнате воцарилась тишина.